СОДЕРЖАНИЕ
- 1 Лирика Марины Цветаевой
- 2 Поэты о поэтах в Серебряном веке: Маяковский о Есенине, Цветаева о Блоке, Ахматова о Маяковском
- 3 В. В. Маяковский «Сергею Есенину»
- 4 М.И. Цветаева «Стихи к Блоку»
- 5 А. А. Ахматова «Маяковский в 1913 году»
- 6 Нужна помощь в учебе?
- 7 «Имя твое — птица в руке…» М. Цветаева
- 8 Анализ стихотворения Цветаевой «Имя твое — птица в руке…»
Бич жандармов, бог студентов,
Желчь мужей, услада жен,
Пушкин — в роли монумента?
Гостя каменного? — он,
Скалозубый, нагловзорый
Пушкин — в роли Командора?
Критик — ноя, нытик — вторя:
«Где же пушкинское (взрыд)
Чувство меры?» Чувство — моря
Позабыли — о гранит
Бьющегося? Тот, солeный
Пушкин — в роли лексикона?
Две ноги свои — погреться —
Вытянувший, и на стол
Вспрыгнувший при Самодержце
Африканский самовол —
Наших прадедов умора —
Пушкин — в роли гувернера?
Черного не перекрасить
В белого — неисправим!
Недурeн российский классик,
Небо Африки — своим
Звавший, невское — проклятым!
— Пушкин — в роли русопята?
Ох, брадатые авгуры!
Задал, задал бы вам бал
Тот, кто царскую цензуру
Только с дурой рифмовал,
А «Европы Вестник» — с жопой
Пушкин — в роли гробокопа?
К пушкинскому юбилею
Тоже речь произнесем:
Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всем,
Всех живучей и живее!
Пушкин — в роли мавзолея?
То-то к пушкинским избушкам
Лепитесь, что сами — хлам!
Как из душа! Как из пушки —
Пушкиным — по соловьям
Слова, соколам полета!
— Пушкин — в роли пулемета!
Уши лопнули от вопля:
«Перед Пушкиным во фрунт!»
А куда девали пекло
Губ, куда девали — бунт
Пушкинский? уст окаянство?
Пушкин — в меру пушкиньянца!
Томики поставив в шкафчик —
Посмешаете ж его,
Беженство свое смешавши
С белым бешенством его!
Белокровье мозга, морга
Синь — с оскалом негра, горло
Кажущим.
Поскакал бы. Всадник Медный,
Он со всех копыт — назад.
Трусоват был Ваня бедный,
Ну, а он — не трусоват.
Сей, глядевший во все страны —
В роли собственной Татьяны?
Что вы делаете, карлы,
Этот — голубей олив —
Самый вольный, самый крайний
Лоб — навеки заклеймив
Низостию двуединой
Золота и середины?
«Пушкин — тога, Пушкин — схима,
Пушкин-мера, Пушкин — грань. »
Пушкин, Пушкин, Пушкин — имя
Благородное — как брань
Площадную — попугаи.
— Пушкин? Очень испугали!
Не флотом, не потом, не задом
В заплатах, не Шведом у ног,
Не ростом — из всякого ряду,
Не сносом — всего, чему срок,
Не лотом, не ботом, не пивом
Немецким сквозь кнастеров дым,
И даже и не Петро-дивом
Своим (Петро-делом своим!).
И большего было бы мало
(Бог дал, человек не обузь!) —
Когда б не привез Ганнибала —
Арапа на белую Русь.
Сего афричонка в науку
Взяв, всем россиянам носы
Утер и наставил, — от внука —
то негрского — свет на Руси!
Уж он бы вертлявого — в струнку
Не стал бы! — «На волю? Изволь!
Такой же ты камерный юнкер,
Как я — машкерадный король!»
Поняв, что ни пеной, ни пемзой —
Той Африки, — царь-грамотей
Решил бы: «Отныне я — цензор
Твоих африканских страстей».
И дав бы ему по загривку
Курчавому (стричь-не остричь!):
«Иди-ка, сынок, на побывку
В свою африканскую дичь!
Плыви — ни об чем не печалься!
Чай есть в паруса кому дуть!
Соскучишься — так ворочайся,
А нет — хоть и дверь позабудь!
Приказ: ледяные туманы
Покинув — за пядию пядь
Обследовать жаркие страны
И виршами нам описать».
И мимо наставленной свиты,
Отставленной — прямо на склад,
Гигант, отпустивши пииту,
Помчал — по земле или над?
Сей не по снегам смуглолицый
Российским — снегов Измаил!
Уж он бы заморскую птицу
Архивами не заморил!
Сей, не по кровям торопливый
Славянским, сей тоже — метис!
Уж ты б у него по архивам
Отечественным не закис!
Уж он бы с тобою — поладил!
За непринужденный поклон
Разжалованный — Николаем,
Пожалованный бы — Петром!
Уж он бы жандармского сыска
Не крыл бы «отечеством чувств!»
Уж он бы тебе — василиска
Взгляд! — не замораживал уст.
Уж он бы полтавских не комкал
Концов, не тупил бы пера.
За что недостойным потомком —
Подонком — опенком Петра
Был сослан в румынскую область,
Да ею б — пожалован был
Сим — так ненавидевшим робость
Мужскую, — что сына убил
Сробевшего. — «Эта мякина —
Я? — Вот и роди! и расти!»
Был негр ему истинным сыном,
Так истинным правнуком — ты
Останешься. Заговор равных.
И вот не спросясь повитух
Гигантова крестника правнук
Петров унаследовал дух.
И шаг, и светлейший из светлых
Взгляд, коим поныне светла.
Последний — посмертный — бессмертный
Подарок России — Петра.
Вся его наука —
Мощь. Светло — гляжу:
Пушкинскую руку
Жму, а не лижу.
Прадеду — товарка:
В той же мастерской!
Каждая помарка —
Как своей рукой.
Вольному — под стопки?
Мне, в котле чудес
Сeм — открытой скобки
Ведающей — вес,
Мнящейся описки —
Смысл, короче — всe.
Ибо нету сыска
Пуще, чем родство!
Пелось как — поется
И поныне — так.
Знаем, как «дается!»
Над тобой, «пустяк»,
Знаем — как потелось!
От тебя, мазок,
Знаю — как хотелось
В лес — на бал — в возок..
И как — спать хотелось!
Над цветком любви —
Знаю, как скрипелось
Негрскими зубьми!
Перья на востроты —
Знаю, как чинил!
Пальцы не просохли
От его чернил!
А зато — меж талых
Свеч, картежных сеч —
Знаю — как стрясалось!
От зеркал, от плеч
Голых, от бокалов
Битых на полу —
Знаю, как бежалось
К голому столу!
В битву без злодейства:
Самого — с самим!
— Пушкиным не бейте!
Ибо бью вас — им!
Преодоленье
Косности русской —
Пушкинский гений?
Пушкинский мускул
На кашалотьей
Туше судьбы —
Мускул полета,
Бега,
Борьбы.
С утренней негой
Бившийся — бодро!
Ровного бега,
Долгого хода —
Мускул. Побегов
Мускул степных,
Шлюпки, что к брегу
Тщится сквозь вихрь.
Не онедужен
Русскою кровью —
О, не верблюжья
И не воловья
Жила (усердство
Из-под ремня!) —
Конского сердца
Мышца — моя!
Больше балласту —
Краше осанка!
Мускул гимнаста
И арестанта,
Что на канате
Собственных жил
Из каземата —
Соколом взмыл!
Пушкин — с монаршьих
Рук руководством
Бившийся так же
Насмерть — как бьется
(Мощь — прибывала,
Сила — росла)
С мускулом вала
Мускул весла.
Кто-то, на фуру
Несший: «Атлета
Мускулатура,
А не поэта!»
То — серафима
Сила — была:
Несокрушимый
Мускул — крыла.
Потусторонним
Залом царей.
— А непреклонный
Мраморный сей?
Столь величавый
В золоте барм.
— Пушкинской славы
Жалкий жандарм.
Автора — хаял,
Рукопись — стриг.
Польского края —
Зверский мясник.
Зорче вглядися!
Не забывай:
Певцоубийца
Царь Николай
Первый.
Нет, бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили:
То зубы царeвы над мертвым певцом
Почетную дробь выводили.
Такой уж почет, что ближайшим друзьям —
Нет места. В изглавьи, в изножьи,
И справа, и слева — ручищи по швам —
Жандармские груди и рожи.
Не диво ли — и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно — да слишком!
Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,
Монарх о поэте печется!
Почетно — почетно — почетно — архи-
почетно, — почетно — до черту!
Кого ж это так — точно воры вора
Пристреленного — выносили?
Изменника? Нет. С проходного двора —
Умнейшего мужа России.
Народоправству, свалившему трон,
Не упразднившему — тренья:
Не поручать палачам похорон
Жертв, цензорам — погребенья
Пушкиных. В непредуказанный срок,
В предотвращение смуты.
Не увозить под (великий!) шумок
По воровскому маршруту —
Не обрекать на последний мрак,
Полную глухонемость
Тела, обкарнанного и так
Ножницами — в поэмах.
Лирика Марины Цветаевой
Марина Цветаева — ослепительный и важный поэт первой половины XX века.
Все в ее личности и поэзии (для нее это нерасторжимое единство) резко выходило из общего круга традиционных представлений, господствоваших литературных вкусов. В этом была и сила, и самобытность ее поэтического слова, а сообща с тем и досадная обреченность существовать не в основном потоке своего времени, а где-то рядом с ним, за пределами самых насущных запросов и требований эпохи. Со страстной убежденностью провозглашенный ею в ранней юности злободневный принцип: быть только самой собой, ни в чем не зависеть ни от времени, ни от среды — обернулся в дальнейшем неразрешимыми противоречиями трагической личной судьбы.
Характер Марины вечно был трудным и изменчивым. «Ее жизнь была клубком прозрений и ошибок»,— говорил Илья Эренбург, хорошо ее знавший. Поступками Цветаевой с дет ства и до самой смерти правило фантазерство, воспитанное на книгах.
Стихи Цветаева начала писать с шести лет, не только по-русски, но с той же легкостью по-французски и по-немецки. В 1910 году она тайком от семьи выпустила довольно объемный сборник стихов «Вечерний альбом». Его заметили и одобрили самые взыскательные критики: В. Я. Брюсов, Н. С. Гумилев, М. А. Волошин. Стихи юной Цветаевой подкупали своей талантливостью, своеобразием и непосредственностью, а некоторые из них уже предвещали будущего великого поэта, и в первую очередь безудержная и страстная «Молитва», написанная в день семнадцатилетия:
Христос и Бог! Я жажду чуда
Теперь, в данный момент, в начале дня!
О, дай мне умереть, покуда
Вся жизнь как книга для меня.
Нет, она совсем не хотела умирать в тот самый момент. Напротив, в стихотворении звучит скрытое обещание существовать и творить: «Я жажду всех дорог!» Цветаева вообще с жадностью любила жизнь и, как свойственно поэту-романтику, предъявляла ей непомерные требования.
Вслед за «Вечерним альбомом» появились ещё два стихотворных сборника Цветаевой: «Волшебный фонарь» (1912) и «Из двух книг» (1913), выпущенных на средства издательства у
Поэты о поэтах в Серебряном веке: Маяковский о Есенине, Цветаева о Блоке, Ахматова о Маяковском
Создание поэтами стихотворений о поэтах, современниках или предшественниках, давно стало литературной традицией в русской художественной литературе. Поэты современники сохраняли между собой прочную связь, так как жили и творили в один период. Даже несмотря на то, что иногда между ними возникали острые конфликтные ситуации, к примеру, борьба Маяковского и Есенина, все же они признавали гениальность представителей своей писательской рати. Это восхищение находило свое отображение в стихах поэтов о поэтах.
В. В. Маяковский «Сергею Есенину»
Данное произведение следует рассматривать как продолжение того диалога между поэтами, который существовал ранее. При жизни Сергея Есенина два поэта не могли найти общий язык — Есенинская классическая лирика о деревни природе и Родном крае, не была родственной дерзкой авангардной манере Маяковского и пролетарскому началу в его стихотворениях. Однако в стихе «Сергею Есенину», автор, словно подвел черту давнего конфликта и расставил все точки по местам.
Стихотворение начинается в шутливой форме, со свойственной Маяковскому долей цинизма, он открыто называет причину смерти Есенина – алкоголь. Однако далее, словно сам просит прощения за свои слова, продолжение стихотворения – это настоящий плач по ушедшему гению.
Горе, которое описывает Маяковский отнюдь не пассивное – поэт ищи виновных в смерти Есенина, выводя его самоубийство в разряд общенациональной трагедии. Во второй части стиха о Есенине не написано ни слова. Маяковский переключается на актуальную для себя тему – борьбу с мещанством. После череды ударов по мещанской «дряни», Маяковский заканчивает свое стихотворение собственным жизненным кредо – « В этой жизни помереть не сложно, сделать жизнь – значительно трудней».
М.И. Цветаева «Стихи к Блоку»
Марина Цветаева и Александр Блок – два поэта, творчество которых сопряжено бунтарским духом, энергией, психологической напряженностью, мятежностью. В произведение «Стихи Блоку» поэтесса мастерски описала чувство утраты, утопическую надежду на воскрешение гения.
Она не скрывает, что боготворит поэта и молиться ему, тем самым признавая его исключительную гениальность в первом стихотворении цикла, ни слова не сказано о ком идет речь, однако опытный читатель понимает, что личность, описываемая в произведении никто иной как верный друг и наставник Цветаевой – А. Блок.
Марина Игоревна сравнивает Блока с птицей, которая сидит на ладони и кажется такой близкой, однако ей необходимо улететь ввысь, поэтесса подчеркивает, что это неизбежно. Кроме восхищения творчеством и личностью блока в стихотворении ощущается присутствие любовных чувств к поэту, на чем Цветаева открыто ставит акцент.
А. А. Ахматова «Маяковский в 1913 году»
Несмотря на то, что Анна Ахматова никогда не претендовала на лавры признанного советским правительством поэта, статусом которого обладал В. Маяковский, все же поэтесса признавала гениальность этого литератора, о чем ярко говорит стихотворение «Маяковский в 1913 году».
Именно в 1913 году имя Маяковского впервые было услышано в широких массах. Ахматова признается, что впервые познакомилась не с творчеством Маяковского, а с его признанием, тем восхищением, которые вызывали его стихи у народа. Анна Андреевна называет Маяковского борцом, который нашел в себе силы, чтобы противостоять всем постулатам, и открыто вступить в бой с тривиальностью.
Поэт в своем стихотворении восхищается мужественностью и энергетикой, которая была присуща Маяковскому, она сравнивает его творчество с трубной сиреной, стала ознаменованием новой жизни российского народа.
Нужна помощь в учебе?
Предыдущая тема: Мироощущение и творческая манера поэтов: на примере их стихотворений
Следующая тема:   Поэтическое осмысление действительности в лирике ХХ века
|
Все неприличные комментарии будут удаляться. «Имя твое — птица в руке…» М. Цветаева
Имя твое — птица в руке, Камень, кинутый в тихий пруд, Имя твое — ах, нельзя! — Анализ стихотворения Цветаевой «Имя твое — птица в руке…»Марина Цветаева весьма скептически относилась к творчеству знакомых ей поэтов Единственным человеком, которого она боготворила в прямом смысле этого слова, являлся Александр Блок. Цветаева признавалась, что его стихи не имеют ничего общего с земным и обыденным, они написаны не человеком, а неким возвышенным и мифическим существом. Цветаева не была близко знакома с Блоком, хотя часто бывала на его литературных вечерах и каждый раз не переставала удивляться силе обаяния этого незаурядного человека. Неудивительно, что в него были влюблены многие женщины, среди которых оказались даже близкие подруги поэтессы. Тем не менее, о своих чувствах к Блоку Цветаева никогда не говорила, считая, что в данном случае и речи не может быть о любви. Ведь для нее поэт был недосягаем, и ничто не могло принизить этот образ, созданный в воображении женщины, так любящей мечтать. Марина Цветаева посвятила этому поэту довольно много стихов, которые позже были оформлены в цикл «К Блоку». Часть из них поэтесса написала еще при жизни кумира, включая произведение под названием «Имя твое – птица в руке…», которое увидело свет в 1916 году. Это стихотворение в полной мере отражает то искреннее восхищение, которое Цветаева испытывает к Блоку, утверждая, что это чувство – одно из самых сильных, которое она испытывала когда-либо в своей жизни. Имя Блока ассоциируется у поэтессы с птицей в руке и льдинкой на языке. «Одно-единственное движенье губ. Имя твое – пять букв», — утверждает автор. Здесь следует внести некоторую ясность, так как фамилия Блока действительно до революции писалась с ятью на конце, поэтому состояла из пяти букв. И произносилась на одном дыхании, что не преминула отметить поэтесса. Считая себя недостойной того, чтобы даже развивать тему возможных взаимоотношений с этим удивительным человеком, Цветаева словно бы пробует на язык его имя и записывает те ассоциации, которые у нее рождаются. «Мячик, пойманный на лету, серебряный бубенец во рту» — вот далеко не все эпитеты, которыми автор награждает своего героя. Его имя – это звук брошенного в воду камня, женский всхлип, цокот копыт и раскаты грома. «И назовет нам его в висок звонко щелкающий курок», — отмечает поэтесса. Несмотря на свое трепетное отношение к Блоку Цветаева все же позволяет себе небольшую вольность и заявляет: «Имя твое – поцелуй в глаза». Но от него веет холодом потустороннего мира, ведь поэтесса до сих пор не верит в то, что такой человек может существовать в природе. Уже после смерти Блока она напишет о том, что ее удивляет не его трагическая картина, а то, что он вообще жил среди обычных людей, создавая при этом неземные стихи, глубокие и наполненные сокровенным смыслом. Для Цветаевой Блок так и остался поэтом-загадкой, в творчестве которого было очень много мистического. И именно это возводило его в ранг некоего божества, с которым Цветаева просто не решала себя сравнивать, считая, что недостойна даже находится рядом с этим необыкновенным человеком. Обращаясь к нему, поэтесса подчеркивает: «С именем твоим – сон глубок». И в этой фразе нет наигранности, так как Цветаева действительно засыпает с томиком стихов Блока в руках. Ей грезятся удивительные миры и страны, а образ поэта становится настолько навязчивым, что автор даже ловит себя на мысли о некой духовной связи с этим человеком. Однако проверить, так ли это на самом деле, ей не удается. Цветаева живет в Москве, а Блок – в Санкт-Петербурге, их встречи носят редкий и случайный характер, в них нет романтики и высоких отношений. Но это не смущает Цветаеву, для которой стихи поэта являются лучшим доказательством бессмертия души. Adblock detector
|